Здравствуйте, Уважаемые Читатели, меня зовут Юрий Лемехов, по образованию я – клинический психолог, и в сегодняшней статье я продолжу свой рассказ о психотерапевтическом лечении алекситимии. Материал бы взят из различных интернет-источников, а также из книги Джона Кристалла «Интеграция и Самоисцеление».
З моїми онлайн-послугами психолога-психотерапевта Ви можете ознайомитися в статті "Онлайн психолог".
Рекомендую Вам підписатися на мої Ютуб-канали "Юрій Лемехов" и "Світ Психології".
Тайм-коди:
0:00 Вступ;
0:42 Заметка Ильи Латыпова о психотерапии алекситимии;
05:28 Под Чем и под Что маскируется алекситимия;
13:22 Антон Ежов о психотерапии алекситимии;
21:24 Можно ли излечить алекситимию при помощи гипноза (или внушения) или медикаментозной терапии;
35:31 Почему я рекомендую послушать фрагменты из книги Джона Кристалла «Интеграция и Самоисцеление». Особенности психоаналитической литературы;
37:19 Начитка наиболее понятных НЕпсихоаналитику фрагментов текста из книги Джона Кристалла «Интеграция и Самоисцеление». Глава про Алекситимию;
Начну я сегодня с заметки Ильи Латыпова, посвященной лечению алекситимии: «Как преодолеть алекситимию? Трудно. Этот опыт можно получить, постепенно учась прислушиваться к движениям своей души (да, абсолютно верно; Ю.Л.). Ведь они есть, и тело очень красноречиво. Голос может быть ровным, но почему-то пальцы стиснуты или отчаянно мнут платок. Или ноги нетерпеливо подергиваются на фоне бесстрастных размышлений. Обращать внимание на то, что происходит с телом – и постепенно улавливать то, что происходит в душе. Постепенно образуются новые нейронные связи как отражение нового опыта. (Да, это абсолютно верно. В том числе и при помощи отслеживания тех сигналов и той обратной связи, которые дает нам тело, мы учимся отслеживать и наши психоэмоциональные состояния и переживания. Таким образом, учась прислушиваться к нашему телу, мы формируем новый навык – умение чувствовать свою душу; Ю.Л.). Важно видеть и слышать другого человека, который более свободно обходится со своими эмоциями, который может их называть и обозначать – и не боится выражать, что особенно нужно в данной ситуации. Поэтому рациональные методы психотерапии здесь не очень подходят, и лучше будут гуманистические, особенно гештальттерапия (напомню только, что первична все-таки личность терапевта, а не его метод). (Здесь на счет гештальттерапии я с Латыповым все-таки НЕ соглашусь, но что касается личности психотерапевта – то Да, здесь он, безусловно, разумеется, однозначно Прав; Ю.Л.). Может помочь выражение своих состояний через искусство – и здесь на помощь приходят разные варианты арт-терапии. (Да, арт-терапия именно как инструмент работы с алекситимией, в принципе, также вполне может использоваться и в плане работы с психотерапевтом, и в плане какой-либо самостоятельной работы по лечению алекситимии. Подробно о методах работы над своими эмоциями и чувствами я буду рассказывать уже в отдельном видео; Ю.Л.). Но процесс этот долгий, и, более того, чреватый тем, что первыми на поверхность начнут выходить именно негативные эмоции – те самые, которые были заблокированы. (Да, абсолютно верно! Как правило, это страх, тревога, душевная боль и страдания, гнев, обида, стыд или вина; Ю.Л.). Негатив ощущать и выражать проще, чем позитивные эмоции (которых, к тому же, попросту меньше). (Да, абсолютно верно; Ю.Л.). И это пугающий и иногда критический для терапии момент – клиент может испугаться и не пойти дальше, не преодолеет этот барьер. А «тащить» его невозможно – странно будет выглядеть картина, в которой психолог заставляет клиента испытывать чувства. (Абсолютно правильно! Илья Латыпов абсолютно справедливо пишет о том, что во время сеансов психотерапии психолог или психотерапевт НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ, по факту, НЕ должны давить на клиента и абсолютно точно НЕ должны его заставлять что-либо Чувствовать! А, если такое на сеансах психотерапии и будет происходить – то вряд ли это закончится для клиента чем-либо хорошим; Ю.Л.). Если удастся прожить эмоциональные бури, растопить замороженность – жизнь начнет постепенно расцветать красками весны, придя на смену долгой черно-бело-серой зиме». Да, здесь я с Ильей Латыповым Полностью Согласен.
А вот еще интересный материал, взятый мною с одного из сайтов: «Для решения проблемы алекситимии необходим рабочий альянс терапевта и пациента и здесь осознанность происходящего в терапии будет в помощь обеим сторонам. (Да, абсолютно верно; Ю.Л.). Читателям, которые увидели у себя алекситимичные симптомы я предлагаю набраться терпения, заложить больше времени на терапию, чем если бы это были другие проблемы. Нельзя забывать, что с самой проблемой «Я ничего не чувствую», обращаются редко – как правило, она маскируется под потерей мотивации, дисфункциональными отношениями в семье, ничего не хочется, апатия, депрессия. «Ничего не чувствую» – открывается уже непосредственно в процессе терапии. (Да, безусловно, это абсолютно точно ТАК – лично ко мне еще НИ ОДИН клиент или пациент НЕ обратились с проблемой алекситимии, хотя страдало ею, как минимум, 2/3, если не 3/4 всех людей, обратившихся ко мне за получением психологической помощи, необходимой для решения тех или иных возникших у моих клиентов или пациентов жизненных проблем, трудностей или задач; Ю.Л.). Также нам, терапевтам, психологам, консультантам, нельзя форсировать эмоциональные реакции пациента. (Абсолютно верно! Спешить в процессе психотерапии 100% НИКУДА НЕ следует; Ю.Л.). Следует помнить, что преждевременное открытие аффективного потока может разрушить пациента или еще больше укрепить его психологические защиты, отдалив еще дальше от исцеления. (Да, абсолютно верно; Ю.Л.). Мы, сперва, должны убедиться в том, что такой пациент твердо уверен в своем намерении узнать о себе больше. Но даже тогда необходима осторожность. Может потребоваться большая предварительная работа, прежде чем такой пациент сможет увидеть природу своей защитной тюрьмы и меру способности желать и выражать аффекты. Без внутреннего озарения об этих серьезных симптомах, неожиданно освобожденный узник, может быть, и не сумеет собрать разрозненные слова, выбрать и использовать доселе задушенные эмоции без боли и страха, которые могут казаться разрушительными для психической экономики. (Да, полностью согласен – как я уже рассказывал в своем предыдущем видео, работа по излечению алекситимии должна вестись крайне неспешно, медленно, постепенно, плавно и неторопливо; Ю.Л.). Предварительная работа предполагает создание безопасного, «обнимающего» пространства, которое достигается соблюдением сеттинга (сеттинг в психологии – это (от англ. setting — установка, настройка, окружение, обстановка и т.д.) – это свод правил для организации рабочего процесса между психологом и клиентом; Ю.Л.), минимизацией интерпретаций и терпеливым «контейнированием» переживаний и эмоций пациента. Последними терапевт будет наполнен сполна». Да, со всем вышесказанным касательно работы психолога с клиентом или пациентом, страдающим алекситимией, я полностью согласен. – Вначале, ДО установления нормального и адекватного полноценного контакта между терапевтом и клиентом, психолог должен скорее поддерживать последнего, мало интерпретировать какие-либо его мысли, чувства и взгляды на жизнь, и уже только затем – постепенно и плавно переходить непосредственно к самой психотерапии души доверившегося ему человека.
А вот еще интересный материал, взятый мною с одного из сайтов: «Что же нам нужно сделать в терапии, чтобы помочь алекситимичному пациенту? Испытывать эмоции, проживать чувства – самая типичная человеческая черта. Соприкосновение с чувствами – одно из основных отличий человека от животного – в плане Не импульсивного реагирования аффектами, как это делает животное, а в плане использования символической речи для сообщения о своих потребностях ожиданиях, надеждах. Вербализация чувств в терапии, выражение их через метафоры, символы, рисунки, движения, мимику помогает нам установить связь с внутренним центром пациента, его идентичностью, самостью. (Да, все сказано абсолютно верно. Самость – это психоаналитический термин, который означает изначальный образ личности, вокруг которого концентрируются все психические свойства человека; Ю.Л.). В процессе терапии пациент учится доверять себе, своим чувствам, приобретает новый опыт того, что быть Собой можно и рядом с Другим». Да, абсолютно верно. Такой опыт должен значительно помочь клиенту и в плане общения с другими людьми, и особенно в плане успешной и счастливой личной и семейной жизни – ведь, чтобы быть счастливым именно в личной жизни очень важно уметь быть именно СОБОЙ. Подробнее об этом я буду рассказывать в видеороликах на тему душевной близости.
А сейчас передаю слово российскому психотерапевту Антону Ежову, о котором я уже упоминал в первой части видеороликов на тему алекситимии. Так, Ежов справедливо полагает, что в процессе работы с некоторыми алекситимиками психотерапевту необходимо уметь признавать свою безнадежность. Т.е. он должен совершенно четко понимать, что далеко не всем пациентам можно помочь. Т.е., что да, есть такие пациенты, которые НЕ поддаются психотерапии в плане работы над алекситимией, но, как правило, это касается людей именно с ядерной ее формой – т.е. с первичной (врожденной) формой алекситимии. Что же касается таких групп пациентов, страдающих приобретенной алекситимией, как больные аутизмом и шизофренией – в данном случае имеет смысл когнитивно-поведенческая терапия (КПТ), направленная на компенсацию недостатка эмпатии (т.е. понимания эмоций и чувств другого человека) именно когнитивными навыками. В процессе такого воздействия, например, дети-аутисты учатся интеллектуально понимать (по интонации, лексике, выражению лица), что чувствуют другие люди – что для других приемлемо и приятно, а что – их может возмутить, разозлить или расстроить. Это помогает некоторым аутичным людям и больным шизофренией защитить себя от неожиданных реакций окружающих, почувствовать уверенность и обрести свое место среди окружения. (Да, в принципе, с некоторой натяжкой с этим можно даже согласиться. Хотя, на мой взгляд, как у людей с первичной (врожденной) формой алекситимии, так и у пациентов, больных аутизмом и шизофренией, алекситимия крайне трудно поддается вообще какой-либо коррекции, в том числе и при помощи КПТ; Ю.Л.). Также Ежов полагает, что вначале психотерапии алекситимии психолог или психотерапевт должен угадывать, какие чувства испытывает его алекситимичный клиент или пациент и что за ними стоит. Также психолог должен давать клиенту утешение, поощрение, защиту, поддержку и другие вещи. Т.е., таким образом, на первых этапах работы терапевт вербализирует чувства клиента. Также терапевту желательно сделать эту алекситимичную часть личности клиента эго-дистонной, т.е. чтобы он НЕ воспринимал ее, как некую свою собственную норму: «Я ничего НЕ чувствую, и это для меня абсолютно нормально» – НЕТ, наоборот, задача психолога как раз-таки и заключается в том, чтобы показать клиенту, что ТАКОЕ положение дел – это НЕ есть норма, это НЕ есть хорошо.
Также Вы или просто как человек, или как психолог, можете стать для алекситимиков таким внешним объектом, который будет их успокаивать. И тогда здесь на первый план у алекситимика при общении с Вами выйдут такие психологические защиты, как слияние, идентификация с Вами, поглощение и растворение. У психолога же вполне может возникнуть контрперенос – злость, раздражение, бессилие, бессмысленность, безнадежность, скука и пустота: «ЧТО мне, как специалисту, с Этим вообще делать?!». Поэтому у начинающего психолога или обычного человека вообще может отмечаться достаточно серьезная усталость после работы с такими алекситимичными клиентами или пациентами.
Также в своей видеолекции, ссылку на которую я оставлю в описании к видео на ютубе, Антон Ежов говорит о том, что алекситимию следует отличать от таких психологических защит, как изоляция аффекта (чувства отдельно, мысли отдельно: «Я понимаю, что мне страшно» – т.е. эти люди о чувствах говорят, но через мысли) и отрицания (грубого игнорирования какого-либо явления или аспекта реальности, которые могут приводить к шоку, например, потери близкого человека). С данной его точкой зрения касательно отрицания и изоляции аффекта я все-таки НЕ могу согласиться, поскольку и отрицание (возникшее в результате какой-либо тяжелой психической травмы) вполне может в дальнейшем привести к алекситимии (хотя, разумеется, далеко и НЕ во всех случаях), и изоляция аффекта, с моей точки зрения, НЕ является нормальным выражением эмоций и чувств – одно дело, как писал Илья Латыпов, когда ты безучастным тоном говоришь о том, что ты злишься, и совсем другое дело – это когда ты этот гнев или раздражение выражаешь еще и эмоционально – т.е. «Я злюсь» – именно с ГНЕВОМ в голосе, а НЕ просто безучастно при помощи слов.
А вот еще ряд информации касательно лечения алекситимии, взятый мною из различных интернет-источников: «Вторичная (Приобретенная) алекситимия как психологическая проблема поддается психотерапевтической коррекции, но лечение может затянуться. В качестве психотерапевтических методик более эффективными себя зарекомендовали арт-терапия, гипнотехники, внушение (ну вот что касается каких-либо разновидностей гипноза, а также внушения и самовнушения – то именно непосредственно к психотерапии алекситимии – они ВООБЩЕ НЕ имеют, да и, по сути, НЕ могут иметь ВООБЩЕ КАКОГО-ЛИБО ОТНОШЕНИЯ – Уважаемые Зрители, давайте рассуждать логически – Каким образом именно Гипноз может способствовать психотерапии алекситимии, когда он, фактически, выполняет для алекситимика ни что иное, как функцию руля, о которой я уже рассказывал в своих предыдущих видео, т.е. гипноз абсолютно НИЧЕМУ именно НАУЧИТЬ алекситимичного пациента попросту НЕ может; Ю.Л.), гештальттерапия, обычная и модифицированная психодинамическая психотерапия. Целью психокоррекционной работы является обучение индивида формулировать собственные эмоции. (Да, это верно; Ю.Л.). Арт-терапия помогает справиться с этой задачей, однако первые результаты заметны будут далеко не сразу. На этом этапе очень важна поддержка близких. Также большое внимание уделяется развитию воображения, поскольку оно способствует расширению спектра эмоциональных переживаний. (Да, согласен – на работе с представлением и воображением также можно делать определенный акцент при лечении алекситимии; Ю.Л.). Достоверных данных об эффективности медикаментозного лечения сегодня не существует. Большинство врачей практикует назначение бензодиазепиновых транквилизаторов пациентам с приступами паники, которые развиваются одновременно с алекситимией. (Бензодиазепины – это класс психоактивных веществ со снотворным, седативным, анксиолитическим (уменьшение тревожности), миорелаксирующим (т.е. способствующим мышечному расслаблению) и противосудорожным эффектами – например, диазепам или какие-либо другие -зепамы; Ю.Л.). Медикаментозная часть терапии включает в себя следующие препараты: антидепрессанты; ноотропные и седативные препараты; транквилизаторы; нейролептики. Необходимо отметить, что при таком расстройстве, как алекситимия, прием препаратов будет направлен только на устранение симптомов, а не лечение самой проблемы. (Абсолютно верно. В данном случае – медикаментозные препараты будут лечить исключительно только СЛЕДСТВИЯ алекситимии, но НИКАК НЕ будут способствовать устранению ее причины. Хотя в целом ряде случаев, когда речь идет о лечении пациентов, больных невротическими расстройствами, которые находятся в острой фазе – без приема медикаментозных препаратов, разумеется, уже НЕ обойтись, о чем я уже рассказывал в своем предыдущем видео; Ю.Л.). Курс терапии в обязательном порядке будет включать в себя психокоррекцию, которая проводится как индивидуально, так и в группе. Имеет место и семейная психотерапия. Кроме того, следует понимать, что базисная терапия будет в первую очередь направлена на устранение первопричинного фактора. (Да, абсолютно верно; Ю.Л.). Вне зависимости от того, что именно выступает в роли этиологической причины алекситимии, лечение должно быть комплексным – т.е. прием медикаментов должен сочетаться с психотерапией. (Да, абсолютно верно – если это бывает необходимо, то психотерапию в ряде случаев необходимо дополнить соответствующим медикаментозным лечением; Ю.Л.). При этом больше положительных результатов насчитывает именно комплексный подход, направленный не только исключительно на психосоматические симптомы, но и на снятие психоэмоционального напряжения, депрессивных состояний и тревожности. (Верно; Ю.Л.). Обязательно нужно лечить и психосоматические заболевания, появившиеся как следствие алекситимии, корректировать нарушенный иммунный, метаболический и гормональный фон. (Согласен. Т.е. лечение алекситимии при необходимости должно быть комплексным во всех смыслах этого слова; Ю.Л.). В процессе психотерапии психосоматические пациенты приходят от восприятия симптома как телесного врага к пониманию боли и болезни как сигнала о том, что внутри происходит нечто важное. (Да, верно; Ю.Л.). При благоприятном прогнозе это «важное» внутри может начать осознаваться и называться как эмоции, и у человека появится простор для переработки чувств, что положительно скажется на физическом самочувствии. (Верно; Ю.Л.). Иногда человек смутно или остро ощущает неудовлетворенность собственной жизнью и понимает, что хотел бы наладить контакт с собственными чувствами. Компетентный психотерапевт в таком случае может стать ценным союзником. Понимающий и чуткий терапевт поможет клиенту наладить важные связи с собственным внутренним миром и получить такое желанное принятие и сопереживание, а впоследствии – научиться распознавать сигналы эмоциональных реакций, понимать и перерабатывать их. (Да, абсолютно верно; Ю.Л.). Таким образом у человека появляется возможность заботиться о себе, понимать свои психологические потребности и стремиться к их удовлетворению, заводить продуктивные и питательные отношения и отказываться от разрушительных «токсичных» связей. (Да, абсолютно верно; Ю.Л.). Жизнь обретает глубину, наполненность и смысл.
Основной помехой при психотерапии алекситимии является неспособность таких людей озвучивать свои эмоции и чувства, а также воспринимать коррекционную ситуацию как значимый и интересный процесс. (Да, совершенно верно – вылечиться алекситимик ХОЧЕТ (особенно если он болен неврозом), а вот лечиться – нет; Ю.Л.). Такая попытка похожа на обучение сразу нескольким иностранным языкам человека, который не понимает ни слова ни в одном из них. Явные прогрессивные результаты смог дать модифицированный вариант психодинамической терапии, где акцент делается на безопасности демонстрирования своих эмоций и чувств. На практике такая модель терапии напоминает взаимодействие матери с ребёнком, которая объясняет, интерпретирует, поддерживает и постепенно ведёт к повышению личностной зрелости. (Да, согласен – такая психотерапия вполне может дать свои плоды в плане лечения алекситимии; Ю.Л.). Задачи такого лечения – в направлении и помощи пациентам. – Донести и объяснить сущность и причины такого неэмоционального взаимодействия. Научить выявлять сходства своих эмоций с эмоциями других людей. Различать физиологические ощущения и эмоциональные реакции. Обучить эмоциональной восприимчивости и устранить непродуктивные способы управления своей аффективной сферой. (Абсолютно верно; Ю.Л.). Важным условием лечения является отсутствие тревоги, что гарантируется принимающей и поддерживающей позицией психотерапевта. Также важным фактором успешной терапии является сильное желание и мотивация клиента обрести эмоциональную чувствительность. За пределами терапевтического кабинета человек должен усиленно работать над собой самостоятельно: развивать свои творческие способности, включаться в коммуникативный чувственный яркий мир людей, взаимодействовать с ними, откликаясь на их эмоции и чувства». Да, полностью с этим согласен.
Уважаемые Зрители, в принципе, на Этом у меня на сегодня все – т.е. я завершаю свой рассказ не только о психотерапии алекситимии, но и об алекситимии в целом. Но в заключение я (уже практически без каких-либо своих комментариев) хочу начитать Вам отрывки из книги Джона Кристалла «Интеграция и самоисцеление». И начитать я Вам данный материал хочу, ну, как минимум, для того, чтобы Вы поняли, ЧТО представляет собой психоаналитическая литература – т.е. насколько она бывает сложна и трудна как для восприятия, так и для понимания, а также насколько она, как правило, бывает перегружена какими-либо терминами и понятиями из современного психоанализа (хотя я выбирал еще наиболее понятые кусочки и фрагменты текста). Материал этот, на мой взгляд, является абсолютно НЕ обязательным к изучению, поэтому те, кто слушать его НЕ хотят – в принципе, данное видео могут смело закрывать. Ну а для тех, кто все-таки сейчас со мной остается, я начинаю.
«Нарушенная способность алекситимических пациентов использовать эмоции в качестве сигналов для себя проявляется в их эмоциональных откликах. Их реакции в основном соматические, состоящие из «экспрессивных», или физиологических, аспектов аффектов с минимальной вербализацией. Кроме того, их эмоции часто не дифференцированы; они являются смутными и неспецифическими, как если бы они представляли собой недифференцированную форму общих предшественников аффектов, так что не видно проявления отдельных откликов таких чувств, как депрессия и тревога. Из-за сопутствующего ухудшения в вербализации аффектов эти пациенты проявляют соматические, часто скорее дистрессовые реакции, нежели полные эмоции. Лишь когда индивид испытывает когнитивный аспект эмоции – осознает смысл аффекта и некоторое указание на «стоящую за ним историю» – и одновременно испытывает экспрессивную реакцию и обладает адекватной способностью к рефлексивному самоосознанию, – он может заметить, что испытывает «чувство», и определить его. Алекситимики часто не могут сказать, печальны ли они, устали, голодны или больны. Они не приучены к пониманию своих чувственных состояний и к обнаружению своих реакций на события в своей жизни. Иногда они жалуются на физиологические аспекты аффектов, но не могут ни узнавать, ни называть специфическую эмоцию или даже такие состояния, как боль, жажда или голод. Уменьшенная способность узнавать, называть и использовать свои эмоции в качестве ориентиров самомониторинга приводит в результате к чрезмерной зависимости и чрезмерному использованию рассудка.
Многие алекситимики научаются использовать широко распространенные выражения, обозначающие аффективные отклики, когда полагают, что должны их испытывать, либо в ситуациях, в которых они ранее наблюдали эмоциональную реакцию других людей. Поэтому они часто ведут себя подобно страдающему дальтонизмом пациенту, который научился скрывать свой дефект восприятия, используя различные ключи, помогающие ему делать умозаключения относительно того, что ему не удается увидеть. Однако в их самовосприятии отсутствует качество, которое вдохнуло бы жизнь в их представление о себе и придало бы ему убедительность и живость. (Да, т.е. такие личности, используя логику, при помощи своих умозаключений, если можно так выразиться, достраивают то, что они, якобы, должны были бы чувствовать в той или иной ситуации, но, однако же, на самом деле, НЕ чувствуют этого; Ю.Л.).
Многие психосоматические пациенты, хотя они используют такие слова, как «печальный», «гневный» и «нервозный», однако не способны детальнее описать эти чувства, по-видимому, страдают от нехватки языковых средств передачи своих переживаний другим людям и часто, когда опрашивающее их лицо настаивает на отклике с их стороны, утверждают, что они «просто не могут выразить это чувство словами». Как отмечала МакДугалл: «Многие психосоматические пациенты продолжают свое непоколебимое игнорирование знаков тела и сигналов дистресса со стороны психики». Эта тенденция быть подобно «скале или острову», возможно, связана с чертой алекситимии, которая может повысить бдительность исследователя к остальной части картины. Эти пациенты «сидят ригидно, скудно двигают своими телами, используют малое количество жестов, когда разговаривают, и сохраняют почти ничего не выражающее лицо». Однако алекситимики, которые склонны к аддиктивному поведению, показывают фактически ипохондрическую поглощенность в связи с порождаемыми аффектами дистрессовыми ощущениями в своих телах, и побуждаемы своей потребностью в их блокировке. С этой тенденцией связано чрезмерное обилие чувственных восприятий вместо рефлексивного самоосознания.
Другой характерной чертой алекситимических пациентов является то, что они подвержены внезапным аффективным откликам значительной интенсивности. Немия и др. писали о «кратковременных, но яростных» взрывах эмоций: «Глаза пациентов могут, например, внезапно наполняться слезами; однако, когда их спрашивают на этот счет, они не замечают у себя наличия чувства печали и не могут объяснить, почему они плачут. Или, хотя они не ощущают никакого гнева перед лицом ухудшающихся обстоятельств, они могут проявлять взрывные вспышки деструктивной ярости». Хотя пациенты проявляют такое интенсивное, аффектоподобное поведение, они могут осознавать, что имеет место несоответствие между их чувствами и яростным поведением. Эти внезапные вспышки, которые прекращаются столь же резко, как и начинаются, привели некоторых исследователей к высказыванию предположения о том, что они ведут себя таким образом, как если бы они внезапно переключались на другую личность.
Операциональное мышление: когнитивное расстройство. Внезапные изменения в аффективном поведении, столь характерные для эмоций алекситимиков, представлены также в когнитивной сфере. Хотя главной характерной чертой этих пациентов является то, что им присуще пустое, мирское, безобразное, утилитарное и последовательное повторение конкретных «фактов», иногда они ведут себя необычным образом. Де М’юзан, который является соавтором теперь уже классического исследования операционального мышления, размышлял по поводу этого феномена: «символизация, почти всегда плохая, временами становится ослепительной, однако остается изолированной и не способна проникать в синтаксис». Вдобавок к бедности и банальности содержания их коммуникации, имеет место апрозодия, которая придает их речи аффективную ровность. (Апрозодия – это нарушение интонаций речи, т.е. бу-бу-бу – все рассказывают на одной ноте; Ю.Л.). Эти пациенты обычно рассказывают о деталях своей повседневной жизни, и в особенности о своих жалобах, без конца повторяющимся образом. Вскоре они осознают, что ориентированы на «факты» и что у них наблюдается поразительное отсутствие фантазий осуществления желаний. Немия и Сифнеос предприняли особые усилия по расспрашиванию пациентов о том, как они себя чувствуют, но получили лишь описания «внешних» событий или действий. Попытка прояснить фантазии выявила стимульно-несвободный когнитивный стиль с фактическим отсутствием каких-либо данных о наличии сознательной или бессознательной разновидности фантазии осуществления желаний.
Что вводит в заблуждение тех людей, которые не знакомы с этим расстройством, так это то, что эти пациенты, которые часто функционируют крайне успешно в своей работе, кажутся «сверхприспособленными» к реальности, так что от них ожидается превосходное интеллектуальное функционирование. Однако за этим поверхностным впечатлением о превосходном функционировании открывается стерильность и монотонность идей и тяжелое ухудшение деятельности воображения. Склонность к экстернализации отражена в когнитивном стиле, сосредоточенном на внешних процессах и действиях. (Экстернализация – один из механизмов защиты, проявляющийся в стремлении человека воспринимать внутрипсихические процессы, силы и конфликты как протекающие вне его и являющиеся внешними по отношению к нему; Ю.Л.). На первый взгляд, объекты представляют интерес для этих людей, так как они иногда могут «настраиваться» с высокой точностью на волну окружающих их людей для манипулятивных или эксплуататорских целей, однако сами эксплуататоры не могут описать тот аффективный межличностный процесс, из которого они получают выгоду. Кроме того, нет никакого вложения в эти объекты как в уникальных индивидов, по отношению к которым имеет место утилитарная привязанность. Вместо этого объекты заменяемы, пусть даже они необходимы. Один пациент однажды заявил без какого-либо следа эмоции: «Я уволил Сэма». Терапевт вначале ошибочно заключил, что пациент говорил о каком-то служащем, однако оказалось, что он говорил о своей любовнице, которой он дал такое прозвище и которая в другое время казалась столь любимой им. Отсутствие «человеческого» качества способствует тому, что мысли этих пациентов становятся «операциональными» или вещно ориентированными. Они часто описываются как «пустые, бесцветные и вызывающие скуку», даже когда они являются интеллектуальными и умными. Тэйлор детально исследовал, почему эти пациенты вызывают скуку; он отметил, что в их «речи отсутствуют нюансы, она бедна использованием метафор и лишена аффективной окраски». В психотерапии обнаруживается, как это выявил де М’юзан, что «язык пациента беден, ровен и банален, привязан к настоящему и лишь воспроизводит факты, отмечаемые в хронологическом порядке». Ассоциации этих пациентов характеризуются почти полным отсутствием мыслей в связи с их внутренними отношениями, чувствами, желаниями или влечениями; и пересчитывающими, «часто очень подробно и утомительно, события в их внешнем окружении и их собственные действия в этой среде».
Иллюстрация случая. Пациентка В., профессиональный сотрудник средних лет, была алкоголичкой вкупе с тяжелой алекситимией и ангедонией. Хотя она была очень смышленой и успешной как в средней школе, так и в колледже, она обнаружила, что не могла писать о чем-либо, кроме простейших тем. В классе по творческому письму она «прошла» экзамен, потому что учитель понял, что она была «органически не способна придумать какую-либо воображаемую историю». В тесте Роршаха она видела «главным образом чернильные пятна – немногие из которых выглядели как позвонки или таз». Когда ей показали ТАТ-карты (тематический апперцептивный тест), она давала конкретные, описательные отклики, и, несмотря на неоднократные усилия, у нее были лишь простейшие фантазийные отклики. Например, по карте №1, она сказала следующее: «Это мальчик со скрипкой. От него хотят, чтобы он играл на скрипке, но ему это не нравится». Когда ее попросили составить рассказ о мальчике, о его прошлом и будущем, она наконец сказала: «Ну, он собирается становиться скрипачом, однако он найдет какое-либо другое занятие, и все у него будет хорошо». По причине ее ангедонии ей был задан вопрос о том, что может доставлять ей удовольствие. Она ответила, что, возможно, хотела бы взять отпуск. При дальнейшем расспрашивании она добавила, что ей хотелось бы посетить ряд крупных европейских городов и походить по музеям. От нее нельзя было получить никаких других фантазий. Она все же вспомнила, что в детстве у нее была любимая фантазийная игра: она любила сидеть в кресле, заваленном разными вещами, иногда драпированном покрывалом, и воображать себя королевой. Это фантазирование резко и безвозвратно исчезло в подростковом возрасте. (Ну т.е. очевидно, что эта женщина страдала Приобретенной, Вторичной алекситимией, возникшей у нее вследствие неправильного воспитания в раннем детстве, поскольку изначально такие ее психические функции, как представление и воображение – работали вполне нормально, и лишь в пубертатном периоде заметно ухудшились; Ю.Л.). Однако несмотря на этот, по-видимому, тотальный запрет на фантазирование, ей все же нравилось смотреть телевизор. Однако она настаивала на том, что после выключения телевизора она никогда не продолжала думать о только что увиденной истории и никогда не задумывалась на этот счет. Как только телевизор выключался, данная история «исчезала». Ей также нравилось читать детективы о шпионах. Все продукты этой пациентки в терапии представляли собой описание фактически имевших место событий и тревог, которые происходили после предшествующей сессии. Не были доступны никакие ассоциации к ее продуцируемому материалу в виде формальной деятельности.
Другим примером ухудшения у этих пациентов способности к фантазированию и выработке ассоциаций является присущая им трудность в использовании сновидений. Большинству из них редко снятся сны, а если и снятся, то лишь очень простые, в «одно предложение». Когда их просят давать ассоциации к сновидениям, они обычно не способны это делать. При дополнительном настаивании они наконец предоставляют несколько большее количество сновидения, однако редко могут быть в состоянии высказывать ассоциации на их счет. Файн и Дэвид изучали ухудшение способности видеть сновидения и формировать бессознательные фантазии у алекситимических пациентов. Они показали, что у них в особенности имела место неудача формирования фантазий, связанных с детскими и текущими конфликтами. Сравнивая тяжесть данного расстройства с состоянием психотических пациентов, они объяснили, что у алекситимиков будут развиваться психосоматические заболевания, тогда как у шизофреников разовьется психоз. Ценой алекситимика является отказ от бессознательных и предсознательных фантазий и неспособность их вырабатывать или использовать сновидения для расширения сознательных мыслей и фантазий. Эта трудность иллюстрирует то, что имеют в виду некоторые авторы, когда говорят, что психосоматический процесс является противоположностью психоаналитическому процессу. МакДугалл описывала этих пациентов как «антиневротических» в том смысле, что они не способны порождать невротические защиты, но также и как «антипсихотических» в том смысле, что они «сверхадаптированы» к реальности и трудности существования. Де М’юзан также суммировал это следующим образом: «Операциональное мышление не связано каким-либо заметным образом с бессознательными фантазиями». Способность к фантазированию и символизации дает возможность творчества и формирования неврозов. (Не соглашусь, т.к. больные неврозом крайне редко способны к какому-либо творчеству, особенно в период обострения их невротической симптоматики; Ю.Л.). Символизация конфликта дает возможность иметь дело с когнитивным аспектом аффекта, таким как тревога. При отсутствии таких способностей пациентам приходится довольствоваться «экспрессивными», то есть физиологическими, аспектами своих аффективных откликов, и поэтому они оказываются склонными к развитию психосоматических заболеваний. В качестве альтернативы они могут пытаться блокировать эти отклики, используя наркотики, таким образом прибегая к паттерну (набору поведенческих реакций), который лежит в основе всех наркоманий. У этих пациентов имела место блокировка понимания своих потребностей, а также блокировка вербализации и слушания, и наблюдения своих психических процессов. МакДугалл полагала, что алекситимическая разновидность речи является «скорее действием, нежели символическим средством передачи мыслей или аффектом. Представляется, что пациент ищет не передачи настроения, мыслей и свободных ассоциаций, а скорее стремится к тому, чтобы заставить аналитика почувствовать нечто или побудить его сделать нечто: этому «нечто» невозможно дать название, и сам пациент полностью не осознает эту цель».
Алекситимия и ангедония. Еще одно наблюдение, которое извлекается из работы с состояниями, наступающими вслед за катастрофической травмой, состоит в том, что алекситимия и ангедония являются отдельными, однако сопутствующими последствиями массивной травматизации. Такое совпадение делает ангедонию очень полезным «маркером» для тех случаев, в которых алекситимия является посттравматической. В данном месте мне хотелось бы обратить особое внимание на вовлеченный внутренний запрет: многие ангедонические пациенты считают, что им непозволительно делать что-либо, что вызвало бы у них хорошее самочувствие, и что такой запрет часто включает в себя все формы игры. У алекситимиков и ангедоников мы часто сталкиваемся с ситуациями, описанными Вольфом, в которых алекситимики также утрачивают свою способность к игре. Все травматические переживания склонны переживаться как команды; при этом наиболее ужасно в связи с травмой именно то, что она была предназначена для субъекта, который не заслуживает ничего лучшего, в особенности с тех пор, как его собственные желания и стремления часто воспринимаются как то самое прегрешение, которое вызвало наказание. Поэтому запрет распространяется на будущие желания, и каждая цель становится источником дистресса. Любопытно, что посттравматические алекситимики испытывают такую вину по поводу любого удовольствия и удовлетворения, что утаивают даже минимальное удовлетворение. Блокировка способности к сознательному переживанию удовольствия включает в себя блокировку игривости, переживания и демонстрации приятных эмоций. Общее отношение становится отношением подавления и минимизации всех достижений и максимизации негативных проявлений. Они показывают особый стоицизм и отсутствие понимания своих физиологических расстройств. Для них часто характерна ригидная поза и ничего не выражающее выражение лица. Однако несмотря на то, что они предпочитают оставаться равнодушными и не затронутыми чем-либо, на самом деле они показывают заметную вариативность. Я уже упоминал их каждодневную особенность – многие алекситимики в конце дня в особенности осознают, что не могут сказать, устали ли они, голодны ли, одолеваемы ли скукой, находятся ли они в депрессии или же подхватили простуду и могут принимать любое из всех имеющихся у них лекарств или все лекарства сразу. Однако наблюдения также показывают и иную картину. У психосоматических пациентов могут наступать эпизодические рецидивы их психосоматического заболевания после стрессовых событий в жизни. У одного пациента после разочарований разовьется крапивница, а иногда даже ангионевротическая водянка. У него также наличествует астма, которая вызывается ситуациями, которые в противном случае могли бы вызвать тревогу. Другой пациент, у которого прежде развивался язвенный колит, сказал: «Теперь, когда я не ощущаю жжение в кишках, как я смогу сказать, когда я сержусь, и, что еще важнее, как я смогу сказать, когда я влюблен?». Их взаимоотношения с окружающими людьми носят столь же утилитарный, эксплуататорский характер. Далее эти пациенты склонны относиться к себе и к любому другому человеку вокруг них как к машинам. А в их потребности в получении тотальной заботы, которая часто порождает незамеченные трансоподобные состояния они дают подробное скучное перечисление банальной информации, что напоминает поведение пациентов с умственной отсталостью. Они не проявляют эмоций, не формируют или не проявляют интереса к исследованию переноса и совершенно не любопытны по поводу своих проблем. Эти пациенты живут в настоящем, делают безжизненным свое прошлое. У них отсутствует теплота по отношению к людям, и они никуда не приходят в анализе. Однако, когда аналитик предлагает прекратить анализ, они возражают и продолжают вести себя неизменным образом. Мышление, связанное с операциональным мышлением, является безличностным, нетворческим, сухим, клишеподобным и с доминированием фактуально-реалистической ориентации. Такие люди показывают «слабые возможности для символического выражения в психологическом споре, способность к абстракции существует, но не является продуктивной, чрезмерный акцент делается на сенсомоторной сфере».
В более поздней работе МакДугалл подробно изложила свои взгляды, что, несмотря на стену «псевдонормальности», имело место громадное сходство между тем, что она называла «психосоматозом и психозом»: глубокая неуверенность по поводу своего права на существование и своего права на отдельную идентичность приводит к ужасу нахождения в близком контакте с другими людьми: к страху направленного внутрь или вовне взрыва, то есть утраты границ своего тела, чувства собственной идентичности или контроля над своими действиями… психические механизмы, используемые для сдерживания этого примитивного ужаса, также показывают некоторое сходство. Эти сходства главным образом состоят в том, что алекситимические пациенты, подобно шизофреникам, нападают на смысл и связи внутри собственной психики, и эти нападения на «связи» предпринимаются в особенности в связи со «смыслами и привязанностями к объектам, так что в результате наблюдается внутренний паралич и изоляция». Альтернативный взгляд на эту проблему вытекает из исследования «катастрофической травмы». В травматическом процессе имеет место сужение познавательной способности, при котором память, фантазирование, способность решать проблемы и все другие функции становятся блокированными. Часто познавательная способность остается серьезно ограниченной, и с теоретической точки зрения такое сужение может считаться формой «первичного вытеснения». Первичное вытеснение отлично по своей природе и не кажется непосредственно «защитным», оно также не реагирует на интерпретацию защит. По крайней мере в посттравматической алекситимии этот процесс может быть важной причиной для сохранения операционального мышления. Во всяком случае, это огромная преграда для развития у пациента большего простора для фантазирования. После того как мы вступаем в борьбу с данным внутренним запретом в этой сфере, мы обнаруживаем, что находимся на всецело чуждой территории, не обладая при этом никакими доступными техническими средствами для культивирования недоразвитых или недостающих функций. Та же самая проблема возникает в случае ангедонии и отсутствия заботы о себе. Некоторые исследователи, по-видимому, считают, что существенно важной частью этого состояния является разрыв в социальных контактах, и вследствие этого они пытались лечить таких пациентов в группах. Они вскоре обнаружили, что алекситимические пациенты не понимали участников группы.
Так как мы озабочены блокированием алекситимическими пациентами своего воображения и творчества, мы должны повторно рассмотреть высказанное Плаутом положение, что способность играть равнозначна способности любить. При алекситимии имеет место внутренний запрет на осуществление заботы о себе. У будущего алекситимика имеет место трагедия. Фрустрация является слишком внезапной, слишком болезненной. Вместе с депривацией и внезапным открытием внешнего объекта имеет место одновременная чувствительность, что так как потребности не удовлетворяются адекватным образом, то младенец не предназначен для достижения самоудовлетворения или осуществления заботы о себе, которые поэтому являются запретными, как и всякое желание и фантазирование на этот счет. Все утешение резервируется для контроля над объектом. Использование реальности как защиты против фантазирования очень хорошо описывает дилемму «вещно» ориентированного и ориентированного на «реальность» человека, как мы неоднократно описывали алекситимическое поведение. Даже некоторые используемые Огденом иллюстрации напоминают мне моих собственных алекситимических пациентов. У меня однажды был алекситимический пациент, который, подобно пациентам Огдена, гордился тем, что был проницательным наблюдателем реальности и никогда не упускал малейшее изменение обстановки, скажем, в моем офисе. Много лет спустя у меня проходила анализ его жена, и она сказала мне, что он был склонен наблюдать за людьми в кинотеатре (и поэтому не расположен к игре фантазии), так что он упускал содержание всякого фильма, зато мог рассказать все, что происходило в самом кинотеатре.
Последствия инфантильной психической травмы. Огден объясняет, что он рассматривает состояние отсутствия переживания как чрезвычайную защиту, к которой прибегают, когда все другие защитные действия оказались недостаточными для защиты младенца от непрерывной огромной психологической боли. При таких обстоятельствах младенец прекращает приписывать смысл своему восприятию, таким образом оказываясь не в состоянии генерировать эмоциональную значимость (личный смысл) какого-либо типа. Посттравматические последствия, описанные Огденом, по-видимому, объясняют определенные феномены, встречающиеся у некоторых алекситимических пациентов: тяжелые нарушения само- и объектной репрезентации (репрезентации – воспроизведение виденного, слышанного, прочувствованного), тяжелая блокировка воображения и витальности в когнитивных аспектах, то есть операциональное мышление. Другая симптоматология – аффективная регрессия и ангедония – могут быть последствиями травмы более позднего происхождения и поэтому не столь проникающе вредоносной. Внутренний запрет на способность позаботиться о себе сигнализирует о наличии очень широкого спектра проблем. С другой стороны, наблюдается универсально разделяемая тенденция переживать наши жизни и ментальное аффективное функционирование как находящееся вне компетенции нашей власти; и, следовательно, мы все живем в состоянии, аналогичном истерическому параличу наших внутренних органов. Среди алекситимиков имеются люди с такими тяжелыми искажениями своего образа тела и столь тяжело искалеченными в отношении какого-либо самоуспокоения или самоорганизации, что их начало должно быть столь же ранней и столь же тяжелой травмой, как это предполагает Огден. Ханзян и Мэк сфокусировали внимание на наиболее фундаментальных аспектах заботы о себе: самосохранении. Они подтвердили мои сообщения, что наблюдается континуум функций заботы о себе. Эти авторы обнаружили, что способность предчувствовать вред и предотвращать его также зависит от длительного и успешного взаимодействия и может быть разрушена хроническими тяжелыми травматическими расстройствами в период воспитания.
В ситуации опроса алекситимические и психосоматические пациенты проявляют уменьшенную вербальную продуктивность и более длительные паузы и более часто вызывают интервенции терапевта. (Интервенция (лат. interventio – вмешательство) – военное, политическое, информационное или экономическое вмешательство одного или нескольких государств во внутренние дела другого государства, нарушающее его суверенитет). Фон Рад со своими сотрудниками далее отметили, что по сравнению с невротиками психосоматические пациенты показывали уменьшенное использование местоимения «Я», селективное возрастание частоты пассивных конструкций, меньший аффективно заряженный словарь и менее частую вербализацию аффективно заряженных слов, несмотря на отличия в использовании терапевтом аффективно заряженных слов. Кнапп со своими сотрудниками, изучавшие свободное ассоциирование, также сообщали об уменьшенной вербальной продуктивности, более частых паузах и более рутинных интервенциях терапевта при работе с психосоматическими пациентами.
Эмпатия. У пациентов отсутствует эмпатия к очень важным объектам в их жизни, включая терапевта. Лишь показа того, что, в отличие от их мнений, такие пациенты не относятся хорошо к своим объектам любви, они смогут начать говорить о заботе по отношению к себе. Во время демонстрации пациентам отсутствия у них эмпатии к своим объектам любви можно обнаруживать некоторые поразительные несоответствия. Иллюстрация случая. Один из моих пациентов был известен своей щедростью, которую он крайне эффективно демонстрировал. Все это делалось с таким превосходным вкусом и столь совершенным образом, что его лидерство во всевозможных щедротах было несомненным. Было невозможно поставить под сомнение демонстрацию им своей щедрости, ибо даже ее театральность соответствовала обстоятельствам. Однако на самом деле он не слишком сильно заботился о других людях, и, если его внимание было занято чем-то иным, он забывал о них на это время. Когда он вновь их замечал, то часто был удивлен, обнаруживая, что они на него сердиты. Будучи очень умелым и терпеливым любовником, он не понимал, что в его поведении было нечто странное, когда он в течение целой ночи пытался доставить проститутке наибольшее удовольствие, а затем забывал о ней. В целом его соревновательность, высший пилотаж в сексе, участие в необоснованно рискованных предприятиях и даже в заигрывании с миром криминала (где у него вышла осечка, однако он мог бы стать крупным преступником) – все это могло происходить, потому что у него не было осознания тревоги или других аффективных сигналов.
Ранние фазы лечения алекситимического пациента содержат много парадоксов. С точки зрения пациента, по-видимому, нет никакой возможной связи между той жизнью, которой он живет – столь наполненной реалистическими занятиями — и «болезнью». Эти пациенты считают, что имеется тотально отчужденное от них препятствие их планам – психосоматическое заболевание или наркоманическая аддикция, – которое периодически приобретает контроль над их жизнью, подобно демонической «одержимости». Может иметь место инкапсулированная история травмы, иногда скрываемая за многочисленными травматическими ширмами, которая испускает поток физических симптомов, подобно малярийной лихорадке.
У многих пациентов имеют место внутренние запреты в осуществлении функций заботы о себе, и они склонны приписывать право собственности на свои аффективные и витальные функции материнским трансферентным объектам. Их жизни направляются идеями, которые отражены в религиозном и юридическом мышлении: что Бог, а не они, владеет их жизнями и что Бог забирает их душу на ночь, а затем ее возвращает, делая возможным их просыпание. То, что наивному терапевту может казаться простой задачей оказания пациентам помощи в осознании вербализации и регуляции их эмоций, для пациентов представляется чем-то совершенно иным. Им кажется, что терапевт просит их сделать что-то немыслимое, что-то, что по некоей причине наполняет их неописуемым ужасом. Некоторые пациенты реагируют, как если бы мы ранее предложили их загипнотизировать, а затем соблазнили их на совершение чего-то опасного и запретного, подобного остановке сердца, а после оставляли вопрос регуляции сердечного ритма на их волевые усилия. Громадный потенциал обучения биологической обратной связи, который теоретически мог бы устранить потребность в большей части средств для лечения, разрушается из-за внутренних запретов, которые до некоторой степени являются универсальными, однако особенно суровы у алекситимических пациентов. Если таких пациентов последовательно сталкивать с их противодействием сознательному осуществлению самоконтроля или осознанию единства их аффективных откликов, становится ясно, что они страшатся принятия на себя этих «запретных» функций. Будзинский обнаружил, что хронические депрессивные пациенты не могут использовать биологическую обратную связь или когнитивную терапию, потому что они реагируют на каждое предложение словами: «О нет, это невозможно». Он предложил использовать «дельта» сумеречное состояние (гипногогическое) обучения, чтобы обойти «полушарный конфликт». (Гипнагогия – промежуточное состояние между явью и сном. Характеризуется сознательным восприятием образов из бессознательного. В этом состоянии возможно наличие слуховых, зрительных, тактильных и логических галлюцинаций, а также сонный паралич). Работа с внутренними запретами на осуществление заботы о себе является еще одной первоначальной задачей. Идея о том, что аффекты являются сигналами для «Я» индивида, которые должны использоваться и регулироваться с наибольшей выгодой для него, совсем не самоочевидна для этих пациентов. Алекситимические пациенты, которые не формируют фантазий, могут, однако, осознавать свои желания, когда удовлетворение сразу возможно. «В противном случае, – говорят они, используя рационализацию, – какой смысл в высказывании желаний?» Первоначально они не могли выносить напряжения, и теперь такое напряжение является тотально соматическим, и они не осознают его сознательным образом. Кроме того, в отличие от ныне принятого аналитического мышления, фантазии сами по себе не дают удовлетворения, если они не пробуждают аффективный или гедонический отклик на них. Алекситимики обычно не получают такого отклика из-за своего аффективного расстройства и из-за частой встречаемости у них ангедонии.
Многие пациенты испытывают гнев от одной мысли заботиться о себе. Они отказываются рассматривать любой отказ от своих желаний и требуют, чтобы кто-то другой любил их и порождал у них превосходное настроение. Нарушенное чувство времени может быть ключом к травматическому происхождению других проблем.
Итак, в чем же нуждаются алекситимические пациенты, чтобы быть в состоянии держать свои эмоции в управляемых границах и получать максимум информации, чтобы они смогли начать максимизировать свои отношения привязанности и наслаждаться жизнью? Им нужно просто нечто, чуть меньшее, чем чудо. Хотя они крайне недоверчивы и давно уже отказались от надежды на то, что кто-либо пробьется сквозь их защитную броню и полюбит их, они нуждаются в получении как раз такого послания. Также, так как они выстроили высокие стены, интрапсихически отделяющие все отщепленные, отрицаемые, не признаваемые части себя, они отчаянно нуждаются в ком-то, кто помог бы им перейти в трансоподобное состояние, в котором могут быть сняты эти интрапсихические барьеры и может быть с любовью воспроизведен отказ от вытеснения посредством экстернализации. Однако должно быть абсолютно ясно, что они делают это для себя и ради себя, что они могут осуществлять все свои функции саморегуляции и заботы о себе. Они должны быть в состоянии получить послание, что они вправе реализовывать все свои человеческие способности – в особенности способности своего физического утешения. Вряд ли кто-либо может получить такое богоявленное послание, не будучи искушаем умалить представление о самом себе и приписать все эти чудесные возможности целителю. Поэтому здесь мы сталкиваемся с вызовом: мы должны делать то же самое, только мы должны делать это медленно, искусно, постепенно, иногда даже со столь медленным продвижением, что пациент не будет замечать, что происходит движение вперед. Я обнаружил, что на определенных стадиях в терапии некоторых алекситимических пациентов (в особенности алкоголиков) они испытывают столь утонченную чувствительность к стыду, что мне приходится быть чрезвычайно осторожным в связи с выбором времени и формулировкой любого комментария. У себя в голове я сравнивал эту ситуацию с правилами венгерской верховой езды, в которых наездник столь тонко управляет движениями коня, что не видно какого-либо движения его руки, держащей поводья. Из моего собственного опыта и из того, что я смог добыть из отчетов многих талантливых терапевтов, которые имели смелость пытаться работать с алекситимиками, у меня сложилось впечатление, что для того чтобы произошло изменение в базисных внутренних запретах у этих пациентов, должно произойти особое событие. Перенос должен достичь точки, где пациенты неоднократно находятся в состоянии, аналогичном трансу. Более точно, в состоянии, аналогичном любовной увлеченности. На этой стадии пациенты могут быть в состоянии воспринимать послание, согласно которому они даруют себе разрешение любовно интегрировать все свои части, а также право на предоставление себе любого необходимого утешения и самоконтроля. Говоря другими словами, мы должны привести пациента в состояние, схожее с инфантильной креативностью – когда младенец обладает властью и свободой создавать переходный объект. Подобно Огдену, мы хотим работать с пациентом в таком потенциальном (несуществующем) пространстве между матерью и младенцем, где фантазия была активной и любовь могла восприниматься без вины или стыда.
Требуется проделать большую работу по интерпретации, слой за слоем, защитного фантазирования и суеверия. Должна быть снята ноша используемых защитным образом магических контролей, и также следует с любовью отказаться от многих драгоценных, болезненных, приносящих удовлетворение и аддиктивных поведений через эффективное горевание. Должно в очень большой степени практиковаться прощение. Индивид должен прощать себя. Индивид должен простить любовные объекты своего прошлого. Прощение ранних объектов, которые не существуют где-либо, кроме психики индивида, и прощение нынешнего несовершенного терапевта должно осуществляться медленно и постепенно. Тем временем мы, аналитики, продолжаем работать, ориентируясь на контрперенос, на манер матери, которая обеспечивает кормление, защиту и т.п., в то же самое время обеспечивая безопасное психологическое охраняющее окружение, в котором ее дети могут расти и опробовать все свои способности и функции. Дети даже проходят через иллюзию приобретения функций их собственного роста от родителей. Нам следует проделать большую работу, оказывая воздействие в двух направлениях: проводя аналитическую работу и, в то же самое время, обслуживая ухудшенную способность наших пациентов к эмпатии в отношении себя и своих значимых объектов. Мы также рассматриваем с ними, как они переживают эмоции и как они справляются с ними, реагируя на обладание эмоциями. Мы внимательно следим за балансом между вербальным (когнитивным) и соматическим аспектами аффекта. Мы особенно внимательны к способности пациента хорошо о себе заботиться и постоянно вовлечены в объяснение, прояснение, и, наконец, в интерпретацию блоков в функциях саморегуляции, самосохранения и самоутешения. Делая это, мы должны создавать правдоподобные реконструкции инфантильных травматических переживаний, которые интерпретировались ребенком как выражающие запрет на приобретение полной автономии. Здесь нет оснований для терапевтического энтузиазма, а просто светит луч надежды на вступление в контакт с людьми, которые, заимствуя фразу из Винникотта, столь тщательно спрятали свое «подлинное Я», что не имеют ни малейшего подозрения, что оно находится здесь. Однако в попытке достичь этого подлинного «Я» сталкиваешься со многими препятствиями. В попытке помочь этим пациентам развить свои эмоции до той точки, где возможно эффективное горевание, сталкиваешься с проблемами внутренних запретов на осуществление заботы о себе, которые должны быть проработаны. Я считаю, что основой всей группы характерных черт и проблем алекситимии является жесткий запрет на осуществление функций заботы о себе и саморегуляторных функций. Если этот запрет не узнан, не принят и не отвергнут с любовью, то все усилия по улучшению аффективной толерантности, аффективной вербализации и десоматизации, аффективной дифференциации и ангедонии имеют такую же низкую степень эффективности, как и обучение биологической обратной связи психосоматических алекситимических пациентов. В чем нуждаются эти пациенты, так это в знаке воодушевляющей природы. Однако из-за их склонности к идолопоклонству для них трудно получать такую помощь без усиления идеализированных переносов за счет их уже ослабленных ресурсов. Вследствие этого показана огромная осторожность и осмотрительность. Однако, как отмечал Хортон, потребность в утешении является универсальной. Алекситимик склонен воспринимать витальные и аффективные функции как зарезервированные за матерью, а все свое нутро, даже собственную жизнь, – как принадлежащее матери и ее заменителям (врачу, государству, Богу)».
На цьому в мене на сьогодні все. Я бажаю Вам успіхів і до нових зустрічей.
Я прочитала все статьи на эту тему и наконец-таки поняла, что со мной. Спасибо огромное!
Как теперь прорабатывать свои чувства?
Я узнала в себе абсолютного алексиметика.
При чем я не знаю — врожденный или приобретённый синдром у меня.
Роды были сложными, я наглоталась крови. И потом несколько месяцев лежала в больнице. Приобрела к 6 годам астму. А ещё периодические дерматиты.
Всегда думала, что я просто человек-логика. А я просто не умею чувствовать эмоции.
Добрый день, спасибо за отзыв, Яна :). На мой взгляд, у Вас алекситимия носит приобретенный характер. Что касается работы над алекситимией — то Вам желательно было бы начать работу над своей психоэмоциональной сферой — я записал два больших видео на эту тему. Возможно, они Вам помогут :).